Секционный зал номер четыре - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

«Только учти, если ты мертв, — шепчет внутренний голос, — воздуха они требовать не будут, правда? Не будут, потому что мертвым легким дышать не надо. Мертвые легкие могут… обходиться без него.

Расти: «А что вы делаете вечером в следующую субботу, док?»

Но, если я мертв, как могу чувствовать? Как могу ощущать запах мешка, в котором лежу? Как могу слышать голоса, вот и док сейчас говорит, что в следующую субботу она будет мыть шампунем свою собаку, звать ее Расти, какое совпадение, и все они смеются. Если я мертв, почему не вышел из тела или не окружен белым светом, о чем постоянно талдычат на ток-шоу Опры?

Резкий треск, словно что-то рвется, и мгновенно я в белом свете, он ослепляет, как солнечный луч ударивший в разрыв облаков в зимний день. Я стараюсь прищуриться, закрыть глаза, но ничего не выходит. Мои веки неподвижны, как две скалы.

Лицо наклоняется надо мной, блокируя часть света, который идет не от некой астральной плоскости, а от висящих под потолком флуоресцентных ламп. Лицо принадлежит молодому симпатичному мужчине лет двадцати пяти. Выглядит он, как пляжные мальчики в «Спасателях Малибу» или «Мелроуз Плейс». Разве что интеллект у него гораздо выше. Из-под небрежно надетой зеленой хирургической шапочки торчат черные волосы. Глаза у молодого человека темно-синие, какие сводят девушек с ума. На скулах россыпь веснушек.

— Это ж надо, — восклицает он. Третий голос. — И впрямь вылитый Майкл Болтон! Ну очень похож… — он наклоняется ниже. Одна из завязок на шее его зеленого халата щекочет мне лоб. — Безусловно. Эй, Майкл, спой что-нибудь.

«Помоги мне!» — вот единственное, что я пытаюсь спеть, но лишь смотрю в его темно-синие глаза немигающим взглядом мертвеца; я могу только гадать, мертвец ли я, неужели все так и происходит и каждый проходит через такое после того, как останавливается насос? Если я еще жив, почему он не видит, как мои зрачки сужаются, реагируя на яркий свет? Но я знаю ответ на этот вопрос… или думаю, что знаю. Они не сужаются. Вот почему свет флуоресцентных ламп столь болезненный.

Завязка щекочет мне лоб, как перышко.

«Помоги мне! — кричу я пляжному красавчику, который, возможно интерн, а то и вообще студент. — Помоги мне, пожалуйста!»

Мои губы даже не дрожат.

Его лицо удаляется, завязка больше не щекочет меня, и весь этот белый свет струится в мои беспомощные глаза, которые не могут ни закрыться, ни отвернуться, проникает в мозг. Ощущение отвратительное, словно тебя насилуют. «Я ослепну, если придется долго смотреть в этот свет, — думаю я, — и это будет счастье».

БАЦ! Опять удар клюшки для гольфа по мячу, но не столь четкий. Хорошего результата ждать не приходится. Мяч в воздухе… но отклоняется в сторону… отклоняется от …отклоняется к…

Черт!

Я по уши в дерьме.

Другое лицо попадает в мое поле зрения. Белый халат вместо зеленого, над ним копна нечесаных рыжих волос. С ай-кью по первому взгляду просто беда. Конечно же, это Расти. На лице широкая тупая улыбка, я называю ее школьной улыбкой, уместная для парня с татуировкой на здоровенном бицепсе: «СРЫВАЮ ЛИФЧИКИ».

— Майкл! — восклицает Расти. — Парень, ты прекрасно выглядишь! Это такая честь! Спой для нас, большой мальчик! Порадуй своим сладеньким голоском!

Откуда-то сзади раздается голос дока, холодный, по всему чувствуется, что кривляние Расти даме надоело.

— Прекрати, Расти, — затем, обращаясь к кому-то еще. — Как все вышло, Майк?

Майк — это первый голос, напарник Расти. Ему определенно не нравится работать с человеком, который хочет стать Эндрю Дайсом Клеем, когда вырастет.

— Его нашли на четырнадцатой лунке «Дерри». Не на самом поле, в кустах. Если бы он играл один, если бы идущие следом игроки не увидели его ногу, торчащую из кустов, муравьи обглодали бы беднягу до костей.

В голове опять раздается этот звук: «БАЦ!» — только на этот раз его сопровождал другой, куда менее приятный: шуршание кустов, в которых я шебуршусь крюком клюшки. Должно быть, на четырнадцатой лунке. Все знают эти кусты. Увитые плющом и…

Расти все всматривается в меня, с неподдельным интересом. Его интересует не смерть, а мое сходство с Майклом Болтоном. Да, конечно, я в курсе, не раз и не два пользовался этим в общении с клиентками. В остальном никакого проку. А в сложившихся обстоятельствах… Боже.

— Кто подписал сопроводиловку? — спрашивает женщина-врач. — Казалян?

— Нет, — отвечает Майк, несколько мгновений смотрит на меня. Старше Расти лет на десять. Черные волосы, тронутые сединой. Очки. Как такое может быть? Почему никто из этих людей не видит, что я не труп? — Среди тех четверых, что нашли его, был врач. Его подпись на первой странице… видите?

Шорох бумаг.

— Господи, Дженнингс. Я его знаю. Проводил Ною диспансеризацию, когда ковчег вынесло на склон Арарата.

По лицу Расти видно, что шутка ему непонятна, но он все равно ржет, как лошадь. Меня обдает запахом лука, а если я улавливаю запах лука, значит — дышу. Должен дышать, не правда ли? Если только…

Прежде чем я успеваю закончить мысль, Расти наклоняется ниже и во мне просыпается надежда. Он что-то заметил! Что-то заметил и собрался сделать мне искусственное дыхание. Рот в рот. Благослови тебя Господи, Расти! Господи, благослови Расти и его луковое дыхание!

— НО глупая улыбка не меняется, и вместо того, чтобы приложить свои губы к моим, его рука скользит по моей челюсти. А теперь он зажимает ее между большим и остальными пальцами.

— Он живой! — кричит Расти. — Он живой и сейчас споет для клуба поклонников Майкла Болтона из секционного зала номер четыре.